яблочный мальчик
Эпизод 11. Это просто весна.
Персонажи: Малькольм Бэддок, 5 курс Слизерина. Марлон Деннехи, 5 курс Рейвенкло.
Время: март
Место: библиотека.
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: слэш.
четверг, 07 июля 2011
Персонажи: Малькольм Бэддок, 5 курс Слизерина. Марлон Деннехи, 5 курс Рейвенкло.
Время: март
Место: библиотека.
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: слэш.
Комментарии
-
-
08.03.2011 в 12:03You can't break that which isn't yours
I, oh, must go on standing
I'm not my own, it's not my choice
Прошло уже… сколько? Недели три, кажется. Все стало еще волшебнее, чем было перед тем разговором в теплицах. И je t'aime, и поцелуи, и яблочный-любимый-мой. Сказка для безнадежно глупого слизеринца. Дэн по-прежнему заставлял растворяться в нем. Плавиться под горячими губами, скользящими по коже. Пьянеть от смущающего — до сих пор — шепота.
А Малькольм не мог, понимаете. Он просто не мог.
Если бы только Марлон объяснил! Мэл уверен, что понял бы — постарался б понять, — что бы там ни было. Он же вернулся, черт возьми. Бросился следом, стоило Деннехи лишь поманить пальцем. Но тот молчал и вёл себя так, будто ничего не случилось. Будто не было той больной сумасшедшей недели и бессмысленно жестоких слов.
Забудь.
Бэддок бы с удовольствием последовал тому совету. Оставить всё в прошлом, смириться с собственной беспомощностью. Мерлин, он же так отчаянно просил, чтобы весь тот бред оказался неправдой. А теперь не мог избавиться от мыслей о том, когда ждать следующего удара. Дэн ведь уже убедился, насколько легко может превратить своего мальчика в ничто? Впору инструкцию писать: «Как приручить и уничтожить слизеринца». Или это только Мэлочка такой наивный дурак? Скорее всего.
В тишине спальни на ум приходило столько злых — тошнотворных — идей, что впору сразу пойти и отравиться. Или напиться, раз уж на то пошло. Стоило же рядом появиться Марлону, как все становилось просто… неважно. И Малькольм искренне отвечал, и столь же искренне прогибался. Глядел своими серьезными глазами и, быть может, чуть чаще молчал.
Смотри, Дэн, я твой. Только твой. Тебе это надоело, да? Ты меня поэтому прогнал?
Если бы Бэддок учился на Хаффлпаффе он бы простил сразу, не задумываясь. Но он слизеринец. Может, не самый удачный, но слизеринец. Так что одна из идей все же зацепилась в сознании и в конечном итоге показалась не такой уж плохой. А вдруг нужно всего лишь попробовать? Вдруг дело вовсе не в его странном рейве и в случае чего достаточно будет сбежать к кому-то? Казалось — убедись в этом, и все снова станет хорошо.
Потому что пока хорошо не было.
И оставшись в тишине библиотеки наедине со своим гриффиндорским другом, так легко получилось забыть, что это неправильно, что, окажись он сам на месте Дэна, сошел бы с ума от подобной картины. А губы уже шепчут что-то соблазнительно-интимное, чуть касаясь виска. Мерлин, Регулус, ты же сам этого хочешь, я знаю. Малькольм знает не только это, но и как встать так, чтобы быть как можно ближе — кого вообще заботит личное пространство, — и куда положить руки, уничтожая последнее стремление сбежать. У него был очень хороший учитель.
Но прижимая сокурсника к книжным полкам, Мэл отчаянно старается не думать о том, что не то: вкус, запах, даже реакция — всё не так, и это отбивает удовольствие и рушит единственную «удачную» идею. Черт бы тебя побрал, Деннехи! Мальк резко вздыхает, закусывая губу, и только сильнее вжимается в чужое тело. Черт бы тебя побрал!
-
-
08.03.2011 в 15:42Интересно, о чем думает каждый родитель, глядя, как по ТВ подростки употребляют наркотики? Хотелось бы им знать все о своих детях, даже самое подлое и грязное, или они предпочли бы тешить себя радужными мечтами и прятать все свои догадки и предположения за розовыми стеклами очков-защиты? Сегодня для себя ты решаешь точно: лучше бы ты не знал этого, не видел, лучше бы пытался построить вашу сказку заново. А, может, и в этом причина? Как думаешь, сколько это длится? Месяц? Дольше? Наверное, ему нужно что-то такое, что ты, маленький страдалец-рейвенкловец, не можешь ему дать.
Ты проклинал свое решение пойти позаниматься в библиотеку (официально; на самом деле ты все же пытался найти это яблочное чудо). По видимому, Малькольму уж очень не хотелось быть сегодня найденным. Зачем же он так? Он мог просто сказать, оттолкнуть, посмотреть холодно, и ты все понял, ушел бы, давясь рыданиями, но ушел бы. Ты же так хочешь, чтобы этому сокровищу было хорошо, ты бы наступил на горло собственным желаниям, собственным мечтам… собственной любви. Глаза жжет, а в горло будто насыпали гвоздей, но ты не плачешь, просто физически не можешь отвести взгляд. Мальчик мой, родной, зачем же так? Скрываясь от тебя, скрываясь между стеллажей в библиотеке? Малькольм, ты ведь мог бы сказать, сказать, что я надоел тебе, что противен, гадок, жалок, что я не нужен тебе, что ты меня… Так, а вот в этом русле ты еще успеешь подумать, потому что самое большое желание сейчас – перерезать себе горло. Чертовы куски железа внутри, так колют, режут, выворачивают наизнанку. Пусть порвут, отрезвят, убьют, только, пожалуйста, пожалуйста, Ровена, можно этот кошмар, хоррор на яву прекратится? Почему ты не можешь отвернуться? Отвернись, забудь, притворись, что не видел, или дождись его, пусть сам скажет, скажет, что ты ему никто, ну же, Марлон, прекрати эту экзекуцию, этот мазохизм.
Но ты не можешь отвести взгляд от тонкого изгиба его спины (сзади он являет собой точную копию античного бога), от его волшебных рук, от плавных движений, не можешь перестать представлять себя на месте этого блондина, которому сейчас принадлежит все внимание, вся забота и все желание твоего мальчика. Хотя, наверное, мальчик уже и не твой, а этого самого блондина.
И – просто чтобы убедиться, или, что куда важнее, чтобы разрушить этот иллюзион, чтобы на его месте оказался кто-то другой, просто похожий в полумраке библиотеки – ты зовешь его по имени.
- Малькольм…
Как же жалобно это звучит. И он оборачивается, и уже не обманешь себя. Эти точеные черты ты так любил рассматривать, прикасаться к ним, целовать их. Его теплые шоколадные глаза заволокла дымка. Узнал ли он тебя? Не знаешь. Не хочешь знать. И не можешь говорить, и моргнуть не можешь, и слезы мешают дышать, как же выжить, как же, Мерлин побери, невыносимо, истязающее, как же больно…
Ты уходишь вглубь библиотеки, меж стеллажей, и уже не знаешь, где именно находишься. Ты просто падаешь на стену, а затем сползаешь, будто человек, у которого из сердца резко выдернули нож. И наконец они прорываются, жгучие, ядовитые, пусть же они сожгут тебя, пока ты, уткнувшись лицом в ладони, кусая их, безотчетно рыдаешь и пытаешься неровно сшить пустоту внутри себя самого.
-
-
07.07.2011 в 21:03Никогда не приходило в голову, что собственное имя может звучать так. Произнесенным с улыбкой или укоряюще — да, так же как и на выдохе удовольствия, и чуть слышным и самым сладким — утренним. Но чтобы настолько больным и изломанным, настолько неправильным… Становится сложно дышать. Вокруг внезапно бесконечное — без-воздушное — пространство. Без. Воздуха. Без. Марлона.
Дэн?!
Его не должно было быть здесь. Бэддок поворачивается. Медленно, слишком медленно — слишком хорошо чувствуя, что его ждет. А в голове только одна мысль: его не должно было быть здесь. Хотя, какого черта, не то чтобы слизеринец в принципе задумывался над тем, где в тот момент находился его любимый. Любимый — помнишь, да? А в тот момент, когда к другу лез, помнил?
Малькольм всё понимает. И как должно быть выглядит со стороны, и что было бы с ним, окажись он на месте Деннехи, и как это неправильно. Не ясно только, почему это не остановило его пару минут назад. Если никто не узнает, никто не пострадает, так кажется. Мечтай. А самое невыносимое — знать каково это. Помнить каждую, словно застывшую и забальзамированную после, секунду. Мальчик-колокольчик, ты даже в самых жестоких своих мыслях не желал ему той же боли. Ты же так беспомощен в своих чувствах.
Оказывается минус на минус дает плюс только в арифметике. Оказывается боль на боль возводит её в чертову степень.
Мерлин и Моргана, почему всё обязательно должно быть так?
Малькольм ведь сам молил о том, чтобы злые слова были лишь ошибкой, так хотел вернуть то, что было. А что если Марлон теперь, простив, так и не сможет понять? Что если именно эта ошибка окончательно разрушит их невесомую сказку? У всего есть свой предел, и страшно, невыносимо было думать, что они только что его перешагнули.
Гриффиндорец, конечно, забыт в мгновение. Боги, каким же дураком нужно быть, чтобы поверить, что вот это может хоть чем-то сравниться с его прекрасным Деннехи. С его поцелуями, без которых невозможно прожить, с голосом, шепчущим самое сокровенное, с руками, в которых так тепло и спокойно. Он же заполняет собой весь мир, становится центром, единственно важным звеном.
Бэддок отмирает, глотая судорожно воздух, только когда Марлон скрывается из виду. Проклятье, он предпочел бы, чтобы тот ударил его. Швырнул о стеллаж, разбил предавшие губы. А потом успокаивал бы нежно, умоляя не поступать так с ним больше. Красная кровь на белоснежном платке. Пронзительно-яркое солнце и Адонис. Помнишь?.. А разве можно забыть? Но от мысли, что вместо этого вернется слепое равнодушие, что заставят услышать еще одно пошел прочь начинает тошнить. Слишком впечатлительный для слизеринца, Мэл до сих пор слышит его в одном и том же задержавшемся сне.
А дальше можно лишь бежать следом, и падать рядом на каменный пол, и просить прощения, не смея прикоснуться. Только…
— Марлон? Что с тобой? Марлон!!